В твоих глазах застыла боль
Я разделю ее с тобой
А в зеркалах качнется призрак
Призрак любви
Ария — Возьми моё сердце

Я дотронулся до её плеча, уже было открыл рот, чтобы позвать, но не смог издать ни звука. В горле стоял комок.
Вновь на Цитадели, в моих апартаментах. Вновь мы вдвоём напротив панорамного окна. Впереди — сумеречные небоскребы и яркий свет масс-ядра «Пути Предназначения». Позади — книжный шкаф и диван, обитый серой кожей. На нём не так уж давно я впервые ощутил, находясь непосредственно рядом с ней, что не просто хочу её физически из-за этого азарийского влияния при помощи феромонов на наши мозги. Рядом с Лиарой мне было спокойно и уютно, как не было никогда с Мирандой, но я всё равно не мог и не хотел отбрасывать свои чувства к Лоусон. Между мной и Мири всегда стояли обстоятельства и берущая начало в наших душах боль, до крайности одинаковая и даже объединяющая, но не дарующая спокойствия, того истинного и простого, которое я ощутил тогда, проснувшись вместе с сонной азари рано утром и осознав, что я выспался так, как не высыпался уже очень давно.
От этих воспоминаний сладко щемило где-то под горлом, но я понимал — и сейчас, и тогда — что я должен оставаться в рамках дружбы. Но все карты смешивались, когда от мыслей реальность переходила к делу. Возле Лиары я чувствовал, будто я на своём месте. Будто я её знаю уже очень давно. Но я боялся испортить то подобие дружбы, что строилось между нами всё время знакомства, своими резкими шагами. Которые я вероятнее всего сделаю. Когда-то, да сделаю. Потому что меня тянуло к ней всё сильнее.
И я обещал Бенезии, верно?
Кошка отпрянула от моих ног — я только заметил, что она примостилась рядом — и порскнула куда-то в сторону дверного проёма.
Лиара не повернулась ко мне. А я не мог её позвать, не мог даже прочистить горло, потому что между нами стояла почти заповедная тишина, полная напряженной боли тишина, которую нарушить было кощунством и… наверное, шагом в неизвестное.
Я не знал, как отреагирует азари на меня. Я просто не знал, что делать, чтобы ей было не так больно. Мы были почти чужими. Я не мог просто взять её в охапку и прижать к себе — просто потому что так легче. Я не знал, что делать.
Ведь у Хэмминга тоже умирала мать. На его глазах умирала, и он ловил её последний вздох своими крохотными ладошками, пытаясь удержать её жизнь. Он наивно надеялся, что если хорошо попросить и постараться, да хоть что-то сделать, черт возьми, то мама не умрёт. Тогда малыш впервые встретился со смертью родных. Поклялся отомстить и отнюдь не наивно взялся за дело.
Смерть матери...
Я тоже помнил, каково это.
Но судить других людей по себе? Тем более, судить азари, которую почти не знаешь?
Мы ведь знакомы меньше месяца…
Но я ведь на самом деле чувствую её эмоции. Это как бы шло сомнительным бонусом вместе с похожей на азарийскую нервной системой. Пусть она разрушается со временем, но хоть какая-то польза же должна быть? А эта боль ощущается даже без прикосновений.
Я шагнул вперед и в последний раз посмотрел на азари прямо передо мной.
Её тонкая фигурка, подтянутая и стройная, с прямой спиной — даже сейчас, когда у неё на глазах слёзы, и я чую это в воздухе… Плечи чуть дрожат. Одета в армейскую форму Альянса — ей больше не во что, я это знал. Теперь все счета Бенезии заморожены, а Лиара подследственная до выяснения обстоятельств. У юного археолога не было причин иметь кучу счетов на разных личностей, как не было причин полностью отказываться от своего «детского счета», это было в порядке традиции у азари, но этот счет был полностью Бенезии. Я тогда купил ей бронескаф от Совета Серрайса, но больше Лиара не позволила ей ничего приобрести, потому да. Лиаре больше было не во что одеться, кроме армейской формы, принятой на Нормандии, и того зеленого костюма. Конечно, её участия в убиении Сарена факт подследственности не изменит, но сам факт. И я рассчитывал, что в итоге Шепард её прикроет как Спектр, поручится или ещё что, ведь он-то точно видел, что Лиара не виновата.
Но я за ней присмотрю, я ведь обещал её матери…
А обещания надо выполнять.
Левой ладонью она оперлась на стекло, согнув руку в локте, а правая — безвольно повисла вдоль тела. Я шагнул ещё ближе, почти уже прижавшись к её спине, отчего она едва заметно вздрогнула. Накрыл своей правой ладонью её ладонь. Она вновь вздрогнула, но пальцы не отдернула. Левой же я уперся в стекло чуть ниже её руки. Коснулся губами одного из головных отростков.
Она чуть двинула ладошкой вверх, сплетая пальцы, вернее, пропуская мои пальцы через свои. У неё будто не было сил ни на сопротивление, ни на действия в ответ. Она просто… разрешала?

Я наклонился ближе к её щеке и мягко поцеловал.
Она повернула лицо ко мне.
Затуманенный взгляд ясных глаз. Чуть приоткрытые губы. Дорожки слез, идущие от нижних век вниз по щекам. Боль и скорбь, исходящая от неё в спектре ощущений. Убрать бы этот спектр куда подальше к дремора в Обливион. И я чувствую, что не удержусь.
Её дыхание касалось моих губ.
Я поцеловал её, не выдержав и пары секунд.
И вместе с поцелуем мир для нас померк.
Я не удержался.
Мы слились.